Оля Филипова. Небесная гряда (сборник стихов).
Раз паденье, два паденье...
Вот и сбились мы со счета.
Может, просто оперенья
Не хватает для полета.
Но никто не различает:
Крик восторга? Возмущенья?
И опять стратег считает:
"Раз сраженье, два сраженье!"
Победившего не судят.
Победивший - это сила.
Только счёт кровавым будет:
Раз могила, два могила...
* * *
...Вот и слезы в три ручья...
"Вы не правы...Вы не правы?.."
Вспыхнет ранняя звезда
посреди большой канавы...
Перекошенный забор
в жгучих зарослях крапивы.
И сиреневый простор
пахнет перезревшей сливой...
И такой на сердце бред,
будто вредная девченка
мучит глупого котенка
и всегда грубит в ответ.
* * *
Ревниво трогал руки,
не наблюдал часов,
когда стремились звуки
к созвездию Весов.
И шелестящим звоном
наполнили туман
березовые кроны,
как шляпки светских дам.
Под пологом тревоги
угадывали даль
глаза - почти пророки,
хранящие печаль...
* * *
Слез с коня - иди пешком.
Хоть дорога и нехожена.
Видишь, кем - то травы скошены,
значит, очень близко дом.
Как непрошенный, придешь,
робко постучишь в ворота
(может быть, откроет кто - то,
и тогда не пропадешь).
Между небом и землей
не роскошные палаты,
просто маленькая хата,
где пускают на постой.
* * *
Я напишу последний стих -
последний вздох, последний крик.
По воле сердца моего
вы не услышите его.
Ломая стройных строчек ряд,
на препинаниях распят
последний вздох. последний крик
в последний час, последний миг.
* * *
Найти хоть малую прореху
мне все трудней день ото дня.
Рождают звук, подобный смеху,
во все колокола звоня...
Неужто Бог, смиряя чувство,
на образах до дыр замолен,
и служит сторожем искусным
злой рок в одной из колоколен?
И я, теряя равновесье,
задала вечности гранит -
средневековым мракобесьем
меня история манит.
Любые времена истрачу,
любая жизнь да слез мала...
Рождаю звук, подобный плачу,
звоня во все колокола.
* * *
"Цветок засохший, бездыханный,
Забытый в книге вижу я..."
А.С.Пушкин
Давным - давно забытый в книге
цветок засохший вижу я.
вся соль в изломе бытия,
точнее, на его изгибе...
Снег сыплет за окном. пока
"Не в силах Ленский снесть удара...
Две пули...Пистолетов пара" -
выводит Пушкина рука.
Не отодвинут близкий срок,
а просто длит снегопаденье
пророческое наважденье
чернил и гениальность строк.
Пусть до утра свеча сгорит,
но хватит гневного запала,
чтоб вызвать на дуэль нахала
и дать ему себя убить...
О, снегопад, прошу, прости,
за то. что видел ты воочью,
как я читала книгу ночью,
пытаясь, наконец, найти
"и жизнь, и слезы, и любовь"
в цветк засохшем средь страницы...
Увы, нельзя переродиться,
тем более. родиться вновь
Судьба надавит на курок -
умри поэт, изыди с миром.
"Не сотвори себе кумира",
не обмани последний вздох.
Не вздумай избежать суда,
чей глас поистене безбожен.
След санный в небеса проложен
или роложен в никуда.
Снег сыплет за окном, и даль
от снега белого туманна.
Мне нет покоя, как ни странно,
О Пушкине моя печаль...
* * *
СТИХ О КАМЕНСКЕ
Мой Каменск, пусть ты не Париж.
Не Лондон, не Москва.
На берегу Донца стоишь
И простоишь века.
Неужто повод слишком мал,
Дабы воспеть хвалу...
Здесь где-то прадед мой живал,
А нынче я живу.
Как из далека - далека
Исходит чистый свет
Оттуда, где меня пока
Еще в помине нет...
Уеду в дальние края
И возвращаюсь вновь.
Мой Каменск, ты - судьба моя,
Ты - вечная любовь.
Нерасторжима связь времен
Порукой дел земных.
И что мне в имени твоем
Средь городов иных?
Но сердце. сердце не сдержать.
Так рвется из груди
От нетерпения сказать,
Назвать, произнести,
На целый мир не променяв
Судьбы высокий чин...
Мой Каменск возлюби меня,
Как мною ты любим.
* * *
ПИСЬМО ИЗ КАМЕНСКА
Над Каменском звездное небо.
Бессонница лампу зажгла.
Мне жаль, что ты в Каменске не был.
А я здесь живу, как жила.
Живу я в гармонии стройной,
довольно мудреной на вид,
как трепетно, как беспокойно
во тьме моя лампа горит!
А что, если помыслом тайным
весь город забыв про покой,
всю ночь сочиняет посланье
и пишет моею рукой?
Законченной провинциалке
фантазии можно простить...
Ты в Каменске не был, а жалко,
недельку бы мог погостить.
Насущней насущного хлеба
открыть в восхищении рот
на небо, на звездное небо,
глазея всю ночь на пролет.
Такое веселое дело,
пожалуй, не грех перенять...
Но все же спросить я хотела,
но все же хотела бы знать,
что нового в моде столичной,
какие забавы в чести?
Неужто совсем непрактично
теперь переписку вести
ни в стиле высокого слога,
ни в стиле обыденных фраз?
И в лампе горящей нет толка
средь тьмы, разделяющей нас?
Не думай, что, вот, упрекаю...
Сама на своем же веку
то письма пишу, то страдаю,
то дрыхну на правом боку.
Что лучше, не сразу ответишь...
Прощай, не хочу докучать.
Надеюсь, что скоро приедешь
Над Каменском звезды считать.
* * *
Мой взгляд нацелен встрекозу.
А память спрашивает властно -
не я ль ответственность несу
перед лицом ее соблазна...
Удручена скучнейшим днем
и посторяюсь неизбежно
в воспоминанье о былом,
таком неистовом и нежном.
Не я ли девочкой в лесу
прервать чужой полет хотела?
Не я ль ловила стрекозу,
промахиваясь то и дело?
Определенно согрешу,
спеша за призрачною тенью.
Однажды преступив межу,
не сожалею, к сожаленью.
Раскрыт взросления обман,
разверзлась алчущая бездна...
Не я ли, скинув сарафан,
в прабабушкино платье влезла?
Сверкнул мой взгляд, срываясь вниз,
вершиной самоотреченья...
Не я ль отважилась пройтись
по режущей стерне прозренья?
Сыскав, как суетный портной,
несоразмерности иголку,
впиваюсь в прожитое мной,
покорно повинуясь долгу.
На тысячи скучнейших дней
причуду возведя в занятье,
примерю будущность теперь,
как прежде примеряла платье.
Как прежде, жизнь моя пройдет,
по подиуму лицидейства,
где воспаленный детский рот
клеймит улыбка ротозейства.
Где неокрепшая душа
от представления устала,
где я не стою ни гроша,
вернее, стою слишком мало.
По той же режущей струне,
до изначального начала
пройтись бы мне, дойти бы мне,
тогда бы память замолчала.
Опять над бедной стрекозой
вершит расправу неизбежность,
и проливаются слезой
мои неистовство и нежность.
* * *
Еще жива минутой этой,
но горько сетует во мрак,
как память старого портрета
или исписанных бумаг.
Еще в воображенье зыбком
все тщетно? Слава и любовь...
Ведет судьба смычком по скрипке
и струны раздирает в кровь,
Пока разрозненные звуки
сливаются в истошный крик,
и получает оплеухи
столь нерадивый ученик.
Каких надежд бы ни питали
не уготованный удел,
сто толку спрашивать: жива ли,
и мог бы, если бы умел?
* * *
И будет Гамлет вечный,
творя изысвканную месть,
неумолимо и беспечно
играть безумие и честь.
И будет, будет слово - мукой,
изъяном сотни языков,
мзвечной, круговой порукой
трагедий, судеб и веков...
* * *
Отвержен мной. Пришел ко мне
со всей жестокостью возврата.
Глаза полны любовью брата...
И гибнет разум мой в огне.
Как будто послано ему
неотразимое проклятье,
когда неистово во тьму
молилась совесть на распятье...
* * *
Когда тебя друзья предали,
считай, что не было друзей.
Когда тебе в глаза налгали,
уйди и после не жалей.
Не все бывает в жизни гладко,
и в сердце смута и тоска...
... Судьба прицелится украдкой
из злой мальчишеской рогатки,
чтобы попасть наверняка...
* * *
ЗОНТ
Забытый черный зонт в углу
всего лишь видимость разлуки.
Дождем по гулкому стеклу
бьют совести бессонной муки.
Хотя нет никакой вины:
Ваш черный зонт забыт случайно,
и арифметикой банальной
часы несчастья сочтены.
Не зная, бред или мираж,
увлечена игрой наивной...
Зонты похожие на Ваш,
плывут по улице лавиной...
Я разумом близка к беде,
сама себе должна признаться...
А вскоре может оказаться,
что дело вовсе не в зонте.
* * *
В ПРЕДДВЕРИИ ОСЕНИ
Страница Ветхого Завета
и ощущение вины.
Как долго умирает лето
пчелой на кончике иглы!
Как долго длится день ненастный,
излив в стенанье естества
и откровенья лепет страстный,
и желчь вельможного родства!
Прошу не докучать отныне
тому, кто летнею порой,
запрятав знанье в сердцевине,
стращал оскоминой зубной.
Парадоксальная дилемма
развенчана тщетою тщет,
на яблоки садов Эдема
строжайший наложив запрет.
Ну что же, так или иначе,
но тот, в семь дней создавший мир,
был прав всей правотою алчных
до справедливости, мерил.
Был прав, но предаваясь гневу,
судил поспешно, между тем.
Наверняка, Адама с Евой
прогнав, спросил себя: "Зачем?"
"Зачем?" - и я себя спросила, -
Зачем прогнала прочь дитя?"
Иссякнет девственная сила,
листвою желтой шелестя.
Я знаю, осень воцарится.
О, времечко, повремени!
Не дай, не дочитав страницы,
встать в позу бога и судьи.
В одну разительную строчку,
чей смысл в умы любые вхож,
О, времечко, даруй отсрочку,
ты все равно свое возьмешь!
Уж я сыта забавой этой,
сверкнуло острие иглы,
сведя конец большого лета
к кончине крохотной пчелы.
По сути сделав дело злое,
в окно уставилась и жду,
вернеися ли дитя чужое
рвать яблоки в моем саду?
* * *
Открещусь от врожденного страха,
открещусь от полуночной тьмы...
Все стерплю, как стерпела бумага
кам - то пролитый яд клеветы...
Ах, надежда, - воробышек серый,
и отчаянья неба окрест.
Все стерплю, принимая на веру
твой широкий прощающий жест...
* * *
Нам не понять уход из мира,
пусть даже плоть - души острог...
"Не сотвори себе кумира...",
не обмани последний вздох.
Нам не понять движенья свыше,
в касанье самых тонких струн.
Ты не случайный, ты не лишний.
Не царь, не шут - не стар, не юн.
Как промысел от сотворенья
всепоглощающий сосуд...
Творца великое прозренье,
и одиночества приют...
Нам не понять блаженство рая...
Весом и горек первый плод.
Лишь гнется ветка золотая,
и гром терзает небосвод...
* * *
Все пустое, все суета,
желтый дым облетевшего сада...
За верстою ложится верста -
никаких утешений не надо.
Даже прошлую боль не вернуть:
не вернуть ни мольбой, ни слезами...
Это осени горькая суть
или пропасть веков между нами?
* * *
Что там? Предательство и ложь -
еще одной игры начало...
А как твоя любовь кричала,
когда вонзали нож?!
А может, смерть - глубокий сон?
А может, песенка не спета
грозой встревоженного лета
и ветром с четырех сторон?
* * *
Казалось, все, кого люблю, - немой упрек,
воображенья пляшущие тени...
Начало мира, как последний срк, -
смерить гордыню, преклонить колени.
Пустая шалость малого дитя:
разбито сердце, сломана игрушка.
...Как наважденье, облако дождя...
...Как вечность, замолчавшая кукушка.
* * *
Листва в конце большого сада,
терзаясь дрожью вскрытых жил,
задышит ветренной прохладой,
тоской ворчливых сторожил.
И жизнь свою закончит вскоре...
А нам блеснет в который раз -
свобода, как дыра в заборе,
когда - то скрытая от глаз.
* * *
Намокнет рыжая листва,
и зазвучит струна тугая...
А, может я совсем другая?
А, может я сошла с ума?
И жмусь поближе к огоньку,
а там и так немного места.
И тесноту, как рай небесный,
безропотно принять могу...
* * *
Словно кто - то вырвал душу с мясом
или совесть бросил на помойку...
Утро раннее вначале было ясным,
а потм имело привкус горький.
Чудилось, что тень к кресту прибита
ржавыми, здоровыми нвоздями,
а свобода только потешалась,
как хозяин властный над рабами.
Солнце поднималось очень медленно.
За буграми темень беспросветная.
И земля в лицо дышала ветренно.
И травинка гнулась безответная.
* * *
Сколько лет минуло с той поры,
что не знаем, любим ли друг друга,
или чувства стали не важны
в суете вечернего досуга...
Постная котлета, горький чай
вперемешку с сигаретным дымом...
Станет нелюбимое любимым
и уйдет случайно, невзначай...
* * *
Вселенная за гранью небосвода,
идут часы: тик - так, тик - так, тик - так...
Моя тоска с тобой вступает в брак,
как интреганка нищенского рода.
Священник, долговязый и седой,
сверкая лоском шутовского грима,
вас объявляет мужем и женой.
И речь его длинна невыносимо.
Расплылся первой брачной ночи мрак
улыбкою непойманного вора...
Моя тоска берет тебя за горло,
идут часы: тик - так, тик - так, тик - так...
* * *
Равный равному - не ровня,
грешный с грешным - не во грех...
В сердце втиснута жаровня -
смех и слезы... Слезы - смех...
Старость только в лоб целует.
Юность в губы норовит...
Горемычный не горюет,
а премудрый не мудрит.
* * *
А я вопросом на вопрос...
А я ударом на удар...
А ты, как будто, не дорос.
А ты, как будто, слишком стар...
А ты, и радость, и печаль
зеленым яблоком заешь,
когда веселых дней не жаль,
и в сердце ледяная брешь.
* * *
Какое сумасшествие:
Вселенная мала!...
В последнее пришествие
твоя душа спала.
Так верит в дни весенние
зеленая трава,
как верили в спасение
во времена добра.
И радость осторожная
в огне седых лампад.
И ощущенье ложное
немыслимых утрат.
Пусть дрогнет небо синее,
приобретая звук
моей мольбы от имени
твоих надежд и мук.
* * *
Распущенная рожица цветка...
И не видать проторенной тропы.
Моя любовь в четыре лепестка -
тяжелый крест на том конце судьбы.
Пусть лучше не узнаешь никогда
какого цвета венчиковый сок,
где кроется желанная беда,
и кто сплетает свадебный венок.
* * *
Небо синее слоеным пирогом
на зубах моих хрустит и тает.
Человек, как птица, не летает,
он во власти собственных оков.
Кажется, уже давным - давно
ненавидеть и любить устали,
будто землю черную вспахали,
чтоб посеять вновь добро и зло.
Иногда и счастье, и беда
топят так, что крика не услышишь.
Скажут: "Погулять однажды вышел
и пропал, и не найти следа..."
* * *
Мое упрямство не сродни
твоим никчемным разговорам.
Ты любишь, чтобы пели хором,
и вечно ждешь большой беды...
А я пойду, не чуя ног,
приму лишенья и мытарства,
но все - таки отдам полцарства
лишь потому, что ты не смог...
* * *
Прирожденному смеяться
больно будет не от слез...
Видишь, умирать боятся
ветви спиленных берез.
Видишь кровь - почти водица,
привкус легкой кислоты...
Прирожденному молиться -
тоже душу не спасти...
* * *
Я не хотела этого... Поверте...
Настанет видимо, и мой черед...
Я знаю, что там, в беленьком конверте.
Я знаю, не читая, наперед.
Вдруг не смогу казаться неподкупной
и лгать, не опуская глаз?
Бывает, ложь придумать очень трудно,
тем более немедленно, сейчас.
Такую ложь, чтобы ласкала ухо,
чтобы скрывала плесень на душе.
Как часто молодость похожа на старуху,
слепую и оглогшую уже.
* * *
Роптать на все - тяжелый грех.
Я этого не стану делать...
И все же невеселый смех.
И хлеб безвкусный, вроде мела.
И все же за крутой порог
не смею высунуть и носа.
И каждый незаметный вздох
похож на вечный знак вопроса...
* * *
Каблуком забью огромный гвоздь
и пальто повешу в коридоре.
Я ужасно беспокойный гость.
Мы, наверно, скоро будем в ссоре.
Но покуда не сорвались голоса,
и от злости не темнеют лица
помолчим, хотябы полчаса,
чтобы этому подольше не случится.
Я ужасно беспокойный гость.
Если мы с тобою будем в ссоре,
вырви из стены огромный гвоздь,
где пальто висело в коридоре.
* * *
Я никуда не годная:
сытая, как голодная,
надежная, как неверная,
хорошая, как скверная,
глупая, как умная,
тихая, как шумная,
свободная, как пленная,
вечная, как тленная.
Я чувствую, как вижу,
люблю, как ненавижу,
смеюсь, как плачу,
коплю, как трачу.
* * *
...И снова дождь. Обычный серый дождь.
Последняя листва дрожит на ветке...
Об осени не думаешь всерьез,
и все стихи похожи на заметки.
...Октябрь - месяц. Дышится легко.
Как в детстве веришь небылицам.
До вечного блаженства далеко,
но самый тяжкий грех простится.
...Как я слепа! И странно, и смешно.
Мне паутина путает ресницы.
И, кажется, уже давным - давно -
вся жизнь моя. И осень только снится.
* * *
Тонкие веточки тянутся, тянутся.
Небо в решеточку. В старом лесу
палые листья с землею мешаются.
Я, заблудившись, по кругу хожу
в зарослях елок зеленых, зеленых.
Берег высокий травою зарос.
Ягоды в теплых шершавых ладонях
кисло - соленые стали от слез.
Странные звуки слушаю, слушаю,
тихие шорохи обнажены...
Где - то в оврагах пропавшие души
темными лужами окружены.
* * *
Бывает так, что нестерпимо жаль,
и видишь пропасть в черных небесах...
А времени великая спираль,
как та пружина в сломанных часах.
Вертелись стрелки, да не пробил час.
Зачем теперь былое ворошить?
Бывает так: для каждого из нас
и поле перейти - что жизнь прожить...
* * *
Желтые пески на пляже
вдоль медлительной реки.
И деревья, будто стражи,
неподвижны высоки.
Вспомнишь что - нибудь простое,
закружится голова.
За разрушенной стеною
только камни и трава.
Пусть пугает неустанно
даль непройденной версты,
вырывая из тумана
веток черные кресты.
* * *
Рука не тянется к бумаге,
когда рождаются стихи.
И мечется душа во мраке
и плачет, а глаза сухи.
Как будто ветренным порывом
все сметено, и жизнь моя
идет, танцуя над обрывом,
над пропастью небытия.
* * *
Я вдруг случайно поняла,
что тишины не существует.
и та небесная гряда
обрушиться дождем рискует.
А наша жизнь - неровный звук
в природе вечного движенья...
Я поняла, случайно, вдруг
смысл своего сердцебиенья.
|